Помню в раннем детстве родители возили меня отдыхать в Крым – в Ялту или Алупку. И если Ялта город сравнительно большой, то Алупка – три улицы и два переулка. Соответственно, и кинотеатров было – раз два и обчелся.
И был в Алупке такой, очень популярный, кинотеатр – “Магнолия”. Находился он на “третьем уровне” – если отсчитывать сверху, от центральной улицы – то ли Ялтинской, то ли Ленина. В общем был там “променад” от любимой Пельменной до скверика, где “променад” раздваивался на мощеную плитами дорожку в более дикий парк с “леблядями” и асфальтированный подъем вверх к междугородному переговорному пункту. Да, с другим городом тогда можно было поговорить только так – либо заказав разговор заранее, либо пытаясь докричаться через странного вида телефон, питающийся пятнадцатикопеечными монетками. Ну, будем считать что этот кинотеатр до сих пор где-то здесь.
Так вот, это был на моей детской памяти главный кинотеатр под открытым небом в стране. Сеансы всегда назначались на 6:45 или даже на 7:30, но почти всегда начинались после 8-ми, когда темнело. Забавно было наблюдать как светлый летний кинотеатр постепенно погружался во тьму, и когда на финальных титрах вспыхивали лампы на выходе становилось видно местную пацанву, облепившую забор и деревья вокруг.
Показывали там какой-то зарубежный фильм про средневековую (или древнеегипетскую) тетеньку, которую оставили в какой-то большой комнате, куда почему-то наливали кипяток и французские комедии с Луи Де Фюнесом. Еще там же я посмотрел (к сожалению) советский фильм-катастрофу “Экипаж”, который быстро привил мне и родителям нежелание летать самолетами Аэрофлота. Поскольку других в то время в стране не было – ездили поездами.
Много лет спустя, когда я уже был женат в первый раз и (бывшая) жена провожала меня до Киева (откуда я улетал в Нью-Йорк), в поезде в наше купе подсел суровый мужчина-сталевар. Мужчина вез две коробки дорогущих конфет своей жене и детям и несколько бутылок водки в дорогу. Мы сказали ему что едем к друзьям в Киев на день рождения, после чего суровый сталевар потерял к нашим рассказам всякий интерес и достал первую бутылку водки. В процессе выпивания суровый сталевар поведал нам о жутком разврате, царящем “там у них в Америке”. Например, рассказывал работник электродов, у них там есть такая фигня, в пустыне ставят огромный экран и на нем показывают как мужик с бабой того. И вот они подъезжают на машине, смотрят на этот экран и со своей бабой в своей машине то же самое делают! Вот же, говорил сталевар, свобода у них там. А у нас разве свобода? К концу рассказа как-то закономерно закончилась и бутылка, которую суровый сталевар употребил в гордом одиночестве (мы пить отказались), без закуски. Проводница, которая довольно резво разносила чай и постельное белье, спросила не нужно ли нам чего. Еще более посуровевший сталевар посмотрел на нее кристально ясными глазами из под насупленных бровей и сказал: “Нет, чаю мне не надо. И постели не надо”. Потом посмотрел на наши с (бывшей) женой физономии, пошуршал в своем барахле, достал те самые две коробки конфет, с сомнением посмотрел на них, достал две бутылки водки, сообщил нам, что “конфеты – фигня, в Киеве лучше есть” и исчез в направлении купе проводницы. До Киева мы доехали в полупустом купе, сурового сталевара мы больше не видели.
Впрочем, судя по безумно утомленному виду проводницы утром – конфеты не пропали зазря. Как и история про “их нравы” и кинотеатры под открытым небом.